Торговый центр

Как устроен город. Проект Григория Ревзина

Журнал «Коммерсантъ Weekend» №12 от 13.04.2018, стр. 18

По непонятным причинам в Америке и Европе торгово-развлекательные центры в середине 2000-х начали пустеть. Строить их тоже почти перестали. Зато у нас — расцвет.

Джейн Джейкобс, одна из основателей урбанистики и, несомненно, самый симпатичный урбанист всех времен и народов, оставила впечатляющее описание того, как работает социальный контроль на традиционной городской улице.

«Мужчина пытался заставить девочку пойти с собой. Он то уговаривал ее, то делал безучастный вид. Девочка, стоявшая у стены многоквартирного дома, напротив, не поддавалась.

Пока я наблюдала из окна второго этажа и размышляла о том, как мне лучше вмешаться, необходимость в этом отпала. Из мясной лавки, находящейся внизу многоквартирного дома, вышла женщина, которая со своим мужем управляла этой лавкой; она встала в пределах слышимости, скрестила руки на груди и сделала решительное выражение лица. Тогда же вышел и Джо Корнаккиа, который со своими зятьями держит гастроном, и с серьезным видом встал на другой стороне улицы. Двое мужчин из бара рядом с мясной лавкой встали в дверях и начали ждать. На моей стороне улицы я увидела, что владелец скобяной лавки, торговец фруктами и хозяин прачечной вышли из своих магазинов и что за сценой наблюдали из множества окон, помимо моего. Мужчина не знал об этом, но он был окружен.

Никто не позволил бы увести маленькую девочку».

В этом интермеццо городские лавки, их хозяева и посетители оказываются данностью «старого доброго порядка вещей», кажется, без них городов не бывает. Но это не так. Фернан Бродель с ошарашивающей основательностью доказал, что городская лавка — сравнительно поздний институт, и даже до известной степени скандальный. Торговали на рынках, на площади по определенным дням, и вместо лавок там были прилавки или лотки. Массовое распространение стационарные лавки получили лишь в XVII веке. Причем Лопе де Вега, с благородным негодованием бичуя Мадрид, пишет, что «все вокруг превратилось в лавки», а Даниэль Дефо примерно то же замечает про Лондон — «разрастание числа лавок сделалось чудовищным». Просвещенные джентльмены выражали свою антипатию в пьесах и памфлетах, а люди менее достойные прибегали к действиям — лавки громили и поджигали, тем более что держали их часто иностранцы, итальянцы в Северной Европе, а в Центральной и Южной — и вовсе евреи с армянами.

Торговцы — люди чужие, и в этой чуждости, мне кажется, таится удивительный успех новации, которая произошла в наполеоновской Франции. Из восточных походов Наполеона французы привезли пассажи. Пассаж — крытая улица, которая вся состоит из лавок,— это, в принципе, принадлежность восточного базара, в Дамаске или Стамбуле они вполне себе дожили до современности. В Париже до сих пор остались километры пассажей, от Пале-Рояля до Севастопольского бульвара вы можете пройти по 13 пассажам километров семь, петляя самым странным образом — все это построено в первой половине XIX века, еще до реконструкции барона Османа. Пассаж — это лавка под крышей, в ней нет никакой новации, кроме одной: она на своем законном месте, среди других лавок, и тут действуют другие правила, чем в остальном городе. Ту же самую функцию выполняют торговые улицы европейских городов — просто пассажи делают это концентрированнее.

Тут выяснилась одна особенность торговли. Магазины, расположенные рядом, собирают куда больше народу каждый, чем когда они по-отдельности. Для продавца и покупателя сегодня это самоочевидно, но вообще-то это не вполне тривиальное поведение. Так не ведут себя церкви, школы, административные здания, хотя театры, музеи, рестораны дают схожий эффект. Советская власть, к слову, пыталась распределить магазины по принципу доступности — равномерно среди домов, как поликлиники или детские сады, чтобы все граждане были на равных расстояниях от нужного им товара. Так нет, граждане не находили это удобным и шли туда, где магазинов побольше, в надежде, что там и выбор побогаче, хоть опыт и доказывал им тщету этих иллюзий.

Концентрация лавок, однако, сама по себе не произвела еще революции, она была предпосылкой. Революция произошла в 1850-х. Благодаря роману Эмиля Золя «Дамское счастье» мы знаем ее автора — Аристид Бусико.

Дело в том, что в лавках торговались. Цена менялась в зависимости от социального статуса покупателя, степени его знакомства с продавцом, едва заметных отличий в качестве товара и т. д. Собственно, каждый знаком с этим по опыту посещения любого рынка. Бусико, открывший свой магазин Le Bon Marche, придумал фиксированную цену. У него оказалось много лавок в одном месте, где все продавалось по фиксированной цене.

В течение короткого времени — примерно 30 лет — из этого изобретения родились великие европейские универмаги — Printemps, Samaritaine и Galeries Lafayette в Париже, Galleria Vittorio Emanuele II в Милане, Harrods в Лондоне, Верхние торговые ряды (ГУМ) в Москве и десятки других, менее знаменитых. Универмаг на некоторое время стал самым важным архитектурным жанром. Это было место главных архитектурных новаций, города стали бредить универмагами, как до того бредили музеями, театрами и вокзалами. В здании Верхних торговых рядов в Москве была своя электростанция и электрическое освещение — в этот момент остальная Москва освещалась газом. Под зданием была проложена рельсовая система грузового передвижения — притом что сами товары в магазин доставлялись еще на телегах с лошадьми. В здании впервые в Москве появился лифт — его привезли прямо с Парижской всемирной выставки. В здании был создан первый в Москве общественный туалет. Тут впервые были построены снегоплавильные установки.

Но поток новаций не проясняет, а затемняет суть происшедшего. Концентрация лавок и фиксированная цена привели к появлению своеобразного конвейера торговли. Если при покупке не торгуются, то время, которое тратится на одного покупателя, резко сокращается. Кроме того, в роли продавца может выступать гораздо менее квалифицированный человек. Универмаг так же относится к лавке, как завод к кустарной мастерской. По сути, это был институт индустриализации торговли, завод по торговле, и, как всякий завод, он был на порядок эффективнее мастерской и на порядок более открыт к инновациям.

Вопрос в том, что эта фабрика производит. Тут за последние сто лет произошла сначала революция, а потом контрреволюция.

В великих универмагах Европы торгующей единицей была отдельная фирма. По сути, это та же лавка, хотя и модернизированная универмагом. У нее был свой профиль, своя история, свой набор товаров. Но были и неудобства — человек пришел за штанами, а штаны продаются в десяти местах, и их трудно сравнить между собой.

Американцы произвели следующую революцию в торговле — они придумали department store. Вместо сотен фирм были придуманы отделы — департаменты. Есть отдел мужской одежды, в нем есть отдел штанов — и пожалуйста, выбирай любые. Издержки на поиски нужного товара сократились, сократилось и количество необходимых продавцов, производительность их труда резко выросла. Когда в 1953 году Анастас Микоян заново открывал ГУМ, он перестроил магазин из системы классического универмага в американский department store. «Без продавца!» — так гордо называлась одна из статей об открытии ГУМа, и это было чудо: вместо десятка прилавков один большой торговый зал, и в нем — только, скажем, детская одежда. Это, конечно, завод нового уровня, он лучше, быстрее, эффективнее обслуживает поток. Но он не создает потока.

У великих универмагов обнаружилось неожиданное конкурентное преимущество. Когда они создавались, его не было. Они строились в исторической городской среде, в старом городе, и department store в той же среде ничем им не уступал. Однако когда возник модернистский город — неважно, в виде ли бесконечных многоквартирных домов или коттеджей,— то отдел, где висят бесконечные штаны, выглядел их прямым продолжением. Он был так же безнадежно однообразен. А вот классический универмаг с его сотнями фирм, лавок, кафе, универмаг, выросший из пассажа, перекрытой городской улицы,— он был другим пространством. Он сам порождал поток.

1980-е годы — это момент контрреволюции в торговле. Это появление ТРЦ, торгово-развлекательного центра. Магазин вновь разделен на сотни отдельных лавок. Кроме этого, в него включено все, что встречается в историческом городе. Рестораны, кафе, кинотеатры, спортивные площадки, зимние сады, детские площадки, аттракционы, художественные галереи и т. д. Магазин перестал быть фабрикой по производству торговли. Он стал фабрикой по производству города.

Надо сказать, что у этой институции масса достоинств. Это изобретение, в которое вложена масса ума. Если представить себе реальную городскую среду спального района и сравнить ее с тем, что вы имеете в торговом центре, то это земля и небо. Там всегда светло, там прекрасный климат, там все в двух шагах и на каждом шагу чудо. Но надо понимать, что это именно фабрика по производству города, а не сам город. Даже структура знаний о торговом центре совершенно иная, чем о среде остального города. В городе мы, в принципе, знаем, что количество пешеходов зависит от качества тротуаров, а ширина проезда определяет скорость движения. Но это такие размытые, качественные характеристики. А в ТРЦ мы знаем, что каждый этаж вверх — это сокращение потока на 30%, а любое препятствие в движении по торговому залу (ступенька, поворот) — на 5%.

ТРЦ — это возгонка городской среды до состояния производства денег. Поэтому все городские процессы здесь усилены, интенсифицированы и оптимизированы. К сожалению, не только те, которые приводят к увеличению оборота и прибыли. Город в принципе — место жизни незнакомых друг с другом людей, но на местной улице все же образуются какие-то знакомства, сообщества, социальность. В торговом центре анонимность усиливается стократно — никто никого не знает и не интересуется узнать, и это вообще лишнее. Если к вашим соседям пришли воры, есть вероятность, что вы проявите какую-то активность. В торговых центрах задерживают массу воров, но не с помощью посетителей — они этого не замечают, и не должны, и это не их дело. В городе люди вообще не очень чувствуют себя ответственными за его состояние — их мало интересует, если где-то треснул асфальт или погас свет, на это есть специальные службы. Но на своей улице все же, если случилась какая-то опасность, жители начинают волноваться, а сегодня создаются специальные городские порталы, где граждане сообщают о замеченных неприятностях — и их к этому постоянно призывают. Но в торговом центре это никому не приходит в голову. Безопасность — дело не людей, а охраны, ведь, если покупатели начнут думать о безопасности, они отвлекутся от покупок.

Представьте себе, что сцена, которую описала Джейн Джейкобс, происходит не на реальной улице, а в торговом центре. Там может быть и мясная лавка, и гастроном, и бар, и прачечная, и то, что сегодня заменило скобяную лавку. Но там никто не выйдет и не станет смотреть на мужчину, который пытается увести с собой девочку. Там никто в упор не увидит ни мужчину, ни девочку, а если увидит, не осознает опасности.

И, с другой стороны, этот концентрат городской среды бьет реальный город как хочет. Он высасывает из остального города людей и бизнесы. Рядом с ТРЦ не остается ни кафе, ни лавок, ни магазинов, среда деградирует. Если бы удалось изобрести торговый центр, в котором покупатели могли бы и спать (и видеть во сне товары), опустели бы и дома.

Как устроен город // Проект Григория Ревзина